Михаил Балашов

Н О Р В Е Ж С К И Е     Т А Й Н Ы

 

Тайны норвежского душа
Тайны нарушенного моратория
Тайны норвежской почты
Тайны горы Сторстейнен
Тайны норвежского Смольного
Тайны лабиринтов Алты
Тайны саамской закавыки
Тайны заполярной фениксологии
Тайны долины Гудбрансдал

 

Тайны норвежского душа

Я впервые видел такой смеситель — с одним-единственным толстым круглым краном, — но отнесся к этому обстоятельству равнодушно: прикрепленный к стене роскошный нежно-лиловый пластмассовый флакон с жидким мылом вселял уверенность в то, что сколько-нибудь существенные проблемы невозможны.

Отгородившись занавеской, я выдавил на палец и понюхал каплю мыла, вытащил душ из держателя — и повернул кран на четверть оборота. Вода мне показалась слишком горячей, а поток — слишком сильным. Я крутанул в обратную сторону, но ни температура, ни напор не изменились. Попробовал мыть голову, но, чуть не ошпарившись, отказался от этой затеи. Снова повращал кран — и снова не почувствовал результата...

Мне это вдруг так не понравилось, что я решил срочно всë выключить вообще. Крутил в одну сторону и в другую, с давлением вдоль оси и с давлением на ось, даже попытался отвинтить разбрызгиватель, но всë было без толку. Пол в углу с душем был ненамного ниже уровня остального пола, сток не справлялся с потоком — и вода потихоньку ползла к унитазу, стоявшему в метре от событий...

Я зажмурился, досчитал до трех, открыл глаза — и на лицевой стороне крана заметил небольшой вращающийся круг с почти полностью стертыми числами (кажется, 30-40-50-60-70). Похоже, их надо было устанавливать рядом с еле заметной черной точкой на неподвижной части. С третьей попытки круг повернулся, но изменений опять не произошло. Я еще раз внимательно все осмотрел — трубы, стены, занавеску, емкость с мылом, — и мне сделалось совсем грустно.

И вдруг температура воды стала нормальной! Я хотел этого — и получил: надо было только подождать! Я шел в темноте, ударяясь головой о потолочные балки, — и добился-таки холодного ветра с материка, с пролива Тромсëйсундет...

Я выглянул из-за занавески — и настроение опять испортилось: вода уже окружила унитаз и двинулась дальше. Запотевшее зеркало над умывальником казалось покрытым простыней, как в доме покойника. «Кто-то жив, а кто-то нет. Кто здесь завтрак? Кто обед?»

Я снова принялся остервенело крутить кран — минуту по часовой стрелке, минуту против...

Мне представилось, как я бросаю на пол хлещущий душ, лихорадочно обтираюсь полотенцем, натягиваю джинсы на голое тело, бегу через три ступени вниз к администратору и пытаюсь ему объяснить, сколь дикие события разворачиваются на третьем этаже. А потом это происшествие в подробностях разбирают на курсах повышения квалификации работников гостиничного хозяйства города Тромсë, а на двери номера появляется мемориальная табличка, которую показывают всем вселяющимся в «Гранд Нордик». Картинка была такой отчетливой, а английские слова для сообщения о конфузе подбирались столь плохо, что я, видимо, впал на некоторое время в оцепенение...

Неожиданно вода полилась слабее, слабее, а затем вовсе иссякла. Все было так просто, что от злости меня прошиб озноб. Я резко повернул кран и снова стал смотреть, как вода хлещет, хлещет, хлещет — и перестает.

— Ты знала, что душ выключается только сам по себе? — печально спросил у жены, выйдя из ванной.

— Догадалась.

— А мне что ж не сказала? Я даже чуть-чуть, самую малость, слегка-слегка перепугался...

— Не сразу, что ли, сообразил, тюфяк?! — обрадовалась она. — Ну, извини: я не подумала, что ты у меня такой тупой. А как температуру регулировать — ты тоже не сразу нашел?

— Нет, сразу! — снова разозлился я.

Жена внимательно посмотрела на меня — и ее насмешка мне показалась чрезмерной.

Тайны нарушенного моратория

 

Места кормления, попавшиеся на нашем с женой пути, ее не устроили — она посчитала их либо слишком вульгарными, либо чересчур помпезными и чопорными. Да и вообще их было немного: город Тромсë оказался очень милым, но на «Северный Париж», как его называли в путеводителе по Норвегии, явно не тянул.

Дверь в кафе на углу Кайгаты и Киркегаты была открыта. Мы прошли мимо входа, остановились у витрины и вгляделись внутрь. В помещении было мрачновато — из-за массивной темной мебели и малого количества света.

— Может, здесь и вправду неплохо, — задумчиво сказала жена. — Непонятно только, как это заведение называется.

— Как-нибудь, да называется! Главное, что давно уже пора ужинать! — обрадовался я. — А полное отсутствие персонала лишь создает дополнительный уют: никто не стоит над душой...

Жена не стала реагировать на мою иронию — и мы расположились на большущих деревянных стульях за одним из дюжины круглых столов. В зале было человек десять: пожилой мужчина с потусторонним взглядом сидел неподвижно, девушка с парней лениво беседовали о чем-то явно не любовном, три женщины преклонного возраста заговорщицки шушукались, разнополая молодая компания что-то праздновала, высоко поднимая кружки с пивом, но при этом не чокаясь.

Прошло минут десять, к нам никто не подошел. Парень лет двадцати пяти, пару раз возникавший из глубин кафе, ненадолго садился спиной к залу за маленький столик, прикрепленный к стене, пил кофе из бумажного стаканчика с ручками, затем собирал со столов грязную посуду и уносил. Одет он был так же, как посетители, на нас внимания не обращал, поэтому у меня даже мысли не возникло его подозвать.

Мы с женой, наверно, слишком сильно вертели головами: одна из трех бабушек, сидевших по соседству, вдруг повернулась к нам и стала что-то объяснять, махая рукой. Увы, я ничего не понял.

— Мне кажется, она говорит, что надо идти туда, — показала жена на стойку: — меню там. Иди!

— А как я буду без тебя заказывать?

— Сам решай.

У стойки я действительно обнаружил четыре заламинированные страницы с названиями блюд. Среди мясного на одном из первых мест значилось «Moby Dick beef» — через несколько секунд до меня дошло, что это китовое мясо.

Появился тот самый молодой человек.

— Добрый день, — сказал я ему по-норвежски.

Что он ответил и на каком языке, я не разобрал, но смысл был ясен — и я стал на английском формулировать свои желания. Для жены заказал «Моби Дика», а себе взял лазанью: это было второе блюдо с понятным названием. Кроме того, я заказал себе пиво, а жене — мороженое с клубникой.

— Мне казалось, что китов ловить запрещено, — удивилась жена.

— Так и есть. Мораторий одни лишь Норвегия с Японией нарушают.

Парень принес горячее минут через двадцать.

— А почему китовое мясо черно-бурое? Оно не испорчено?

— На говяжью печень похоже, — сообщил я, попробовав. — Если боишься, бери мою лазанью «по-норвежски»: это просто залитые яйцом спагетти с сыром и кетчупом. Между прочим, я читал в интернете про призыв к туристам всего мира не ездить в Норвегию в знак протеста против добычи китов.

— Нет — буду есть кита: мы-то уже приехали!

Парень изредка появлялся, что-то кому-то приносил, забирал грязное — но большую часть времени, судя по доносившимся звукам, занимался мытьем посуды. Проходя мимо, он иногда бросал на нас взгляд и улыбался.

Мы всё доели и принялись рассуждать, забыл он про нас или у него с нашим заказом какие-то проблемы.

Я склонялся к первому:

— Вряд ли он десерты каждый раз заново готовит. А такого, чтоб ему за моим пивом надо было в магазин тащиться, тем более быть не может — сейчас уже восьмой час и все магазины давно закрыты: это ж не Москва...

— Может, пиво без мороженого ему просто неудобно нести?

Парень занимался двумя клиентами у стойки. Я подошел третьим, но застрял: подозрительного вида высокий мужик с роскошным хвостом что-то пытался уяснить — внимательно выслушивал ответ, недовольно качал головой, отходил на пару метров, задумывался, возвращался и принимался спрашивать снова.

Когда я наконец смог напомнить, что заказывал также пиво и десерт, парень добродушно посмотрел мне в глаза, задумался, затем обрадовался и закивал.

Заказанное он принес буквально через минуту. Десерт был в высокой узкой вазочке, расширяющейся кверху, и состоял из взбитых сливок, под которыми было мороженое, а на самом дне — клубничное варенье.

— А я думала, что клубника будет свежей. Варенье я не люблю...

— Помнишь, у тебя такая вазочка для цветов стоит у телевизора? — попытался я увести разговор в сторону.

— Да, похожа, — согласилась жена. — Надо будет как-нибудь попробовать ее использовать «по-норвежски». Загвоздка лишь в этой чайной ложке с такой до смешного длинной ручкой.

Мы посидели еще минут двадцать. Жена смогла съесть только сливки, остальное пришлось доедать мне.

— Как ты только можешь пить пиво и есть мороженое? — морщилась жена, наблюдая за мной.

— В институтские времена это был стандартный обед — пара кружек пива и мороженое. Особенно на лютом морозе хорошо шло...

Процесс расплаты затянулся еще на четверть часа: сначала парень, как заводной, ходил из зала на кухню и обратно, когда же он возник у стойки и я направился к нему — он вообще исчез.

Наконец я сообщил ему о своем желании — и выяснилось, что он ничего не помнит. Виновато постукивая кончиками пальцев себе по лбу, он как-то по-собачьи смотрел мне с улыбкой в глаза. Я стал повторять заказ, сопровождая слова тыканьем в соответствующие строки меню, а он, выражая чрезвычайную радость, принялся нажимать на кнопки кассы. Получилось 282 кроны (около 38 евро), я дал триста.

— Такк, — сказал я, исчерпав тем самым свои местные словесные запасы.

Он мне что-то ответил, но я снова ничего не понял, — даже то, на каком языке он это сделал. Родилась мысль оставить ему сдачу, — хотя я и читал, что чаевые в Норвегии почти нигде не подразумеваются, — но, пока я колебался, он уже снова исчез.

Мы вышли на улицу.

— Куда пойдем? — спросил я, доставая схему Тромсë.

Таня посмотрела на белоснежные клубящиеся облака, напоминающие съеденные взбитые сливки, на памятник Амундсену, равнодушно подставляющий свое зеленоватое лицо холодному резкому ветра, и с печалью в голосе сообщила:

— Я так переела, что, пожалуй, смогу дойти только до номера.

Тайны норвежской почты

— Хочу купить открытку с норвежскими принцессами, — сообщил я жене, когда мы, свернув на Страндгату, дошагали до вывески с почтовым рожком.

— Понятно! Деньги опять будут потрачены не на меня, а на всякую ерунду! — поморщилась она.

— Нехорошо так говорить про королевских особ, находясь на территории их королевства.

Мы вошли в стеклянную дверь — и не обнаружили даже намека на почту. Посреди холла стояла испачканная краской стремянка, на темном полу угадывались размытые белые следы, вдоль стены змеились черные кишки проводов — и нигде не висело ни единого листка, не виднелось ни единой надписи. Вправо и влево отходили коридоры, но они выглядели еще более пустынно.

— Похоже, нам здесь не слишком рады.

— Только без паники, — нахмурилась жена.

И действительно — откуда-то донеслись голоса: далекие, еле слышные, но вполне человеческие. Мы свернули за угол и увидели неширокую металлическую лестницу с покрытыми малиновой пупырчатой резиной ступенями.

Почта оказалась в подвале — она занимала прямоугольную комнату, похожую на магазин самообслуживания. Толстая красная полоса на полу, очевидно, отгораживала от внешнего мира пространство, по которому можно было передвигаться с неоплаченными покупками. Окна имелись только на одной стене — они были приплюснутыми и располагались под самым потолком. Под ними на стульях сидели пожилые мужчины — одни читали газеты, другие оживленно беседовали.

Ближе к лестнице располагалась касса. В метре над ней висело табло с крупными красными цифрами «012».

Табло, один-единственный покупатель у кассы, непонятно что ждущие люди на стульях — из совокупности этих признаков следовал однозначный вывод о «шведской» очереди: однажды в Стокгольме нам уже довелось принимать в ней участие. После недолгих поисков нашелся и аппарат по выдаче номеров: он прятался в углу у нас за спиной, представлял из себя ящик высотой с человека и был выкрашен, как и положено, в ядовито-помидорный цвет. У него на пузе красовалась единственная кнопка, на которую жена и нажала.

— Нам уже не надо ни у кого ничего спрашивать, — удовлетворенно заворчала она, — мы теперь сами с усами, мы уже так много знаем, что впору платные консультации давать...

На бумажке размером с чек цифрами размером с большой палец красовалось число «23», так что можно было не торопиться.

Я обратил внимание на мелкую надпись «1 крона» под нашим номером.

— Это, наверно, плата за постановку в очередь, — предположил я.

— Надо же! В Швеции до такого не додумались! — удивилась жена.

— Если б социализм не строили, тоже б додумались.

— Интересно, если мы сейчас уйдем, не дождавшись очереди, нужно будет заплатить эту крону? — улыбнулась она.

Я раздумывал над тем, как посмешнее ответить, — и вдруг на крутящейся этажерке заметил открытки: с королем и королевой, с их сыном-кронпринцем и его женой, бывшей официанткой, с их дочерью-принцессой и ее мужем-журналистом.

— Может, какую-нибудь из них домой и отошлем? — предложил я.

— Ну уж нет! — и жена взяла открытку, на которой из морской пучины высовывался хвост быстроходного кита. — Лучше отправим того, кого вчера ели, — пояснила она.

— Тоже неплохо! Можно так написать: «сегодня ты живой, а завтра тебя нету». Сегодня в океане ты крутил хвостом, а завтра пойман был, безжалостно разделан — и скормлен авторам сего письма не далее, как вечером вчера в Тромсë в пяти шагах от Амундсена...

— Нет, белыми стихами писать не надо: это глупо и антихудожественно.

— А как надо?

— Вернусь в отель и подумаю, тебя не побеспокою!

— Нет, хочу с тобой вместе подумать.

— Но ты ведь этого не умеешь! — засмеялась жена.

Открылась вторая касса и на табло неожиданно появился наш номер (счетчик первой кассы не дополз еще и до двадцати).

— Почтовая марка — только для одной карточки, — объяснила по-английски жена. — А эти три — без марок, — и она отодвинула королевских особ в сторону.

— Раша? — переспросила девушка, после чего долго всматривалась в экран компьютера. — Раша, Раша... — озабоченно повторяла она, а затем пошла консультироваться к другой кассирше.

— Нет Раши в компьютере, — вздохнула жена.

Наконец мы получили нужную марку и рассчитались. Проверить гипотезу о плате за постановку в очередь не удалось: чек нам не дали.

Жена убирала открытки в сумочку, когда с лестницы спустились пожилой мужчина и молодая женщина, — похоже, японцы. Они с ходу направились к кассе и попытались в два голоса что-то спросить. Продавщица, скривившись, показала им рукой сначала на табло, затем в сторону агрегата. Японцы непонимающе посмотрели на девушку, затем на нас.

Жена им улыбнулась, приветливо кивнула головой, ладошкой сделала знак, чтобы они следовали за ней, подвела их к красному монстру и указала пальцем на кнопку. Японцы нажали, получили номер, очень обрадовались — и низко нам поклонились. Мы поклонились в ответ и пошли к лестнице.

Пожилые мужчины продолжали невозмутимо сидеть на стульях и, я в этом почти уверен, их состав за время нашего пребывания не изменился.

— Ты здесь уже как местная, — заметил я. — Только, мне кажется, слишком сильно светишься от осознания собственной значимости.

— Да пошел ты, — ответила жена, продолжая светиться. — И имей в виду: раз ты купил принцесс, я теперь тоже имею право купить что-нибудь такое, что ты не одобришь.

Японцы подошли к кассе и снова попытались в два голоса что-то спросить. Продавщица скривилась еще больше и, показав на табло, стала ожесточенно тыкать пальцем в номер на их бумажке...

Тайны горы Сторстейнен

 

Я был ужасно расстроен. Мне катастрофически не хватило времени, чтобы налюбоваться россыпью маленьких домиков Тромсдалена — оливковых, бисквитных, лимонных, персиковых, оранжевых, малиновых, шоколадных... Чтобы пофантазировать о том, что лежит там, дальше на север, за проступающими в дымке вершинами острова Рингвассëй. Чтобы насмотреться на запад — на длинные плоские облака, наползающие на громаду острова Сëр-Квалëй, на его пятнистые от снега невысокие горы. Чтобы вглядеться в мельчайшие детали острова Тромсë, видимого отсюда целиком, от южного мыса до северного, от нашего «Гранд Нордика» на восточном берегу до взлетных полос на западном.

— Это высоко? — встревожилась час назад жена, вдруг осознав, что подниматься мы будем по канатной дороге.

— Здесь написано, что смотровая площадка находится на горе Сторстейнен на высоте четыреста двадцать метров.

— Сколько?! Какой кошмар! Едва успокоилась — теперь опять нервничать!

Сорок минут назад, когда мы стояли в очереди в кассу, кто-то спросил гида Петю о том же.

— Как я уже говорил, примерная высота — около тысячи восьмисот метров, — ни секунды не колеблясь, ответил он.

— Вы не ошиблись? Да и не говорили вы ничего подобного!

— Нет, с чего б это мне ошибаться?!

Я уже был готов вторгнуться в разговор, но жена, пребольно сжав мне руку, зашептала:

— Не лезь: он ведь так обидчив — даже больше, чем ты! Вскоре сам поймет, какую чушь сморозил.

И вагончик, слегка покачиваясь, устремился вверх...

Пять минут назад, уже спустившись, мы шли к автобусу — и вдруг несколько человек снова стали приставать к Пете:

— Откуда здесь такая высота? Вы только взгляните! Вы только подумайте!

— Ну, тысяча восемьсот — это, естественно, относительно мирового океана, а не от подножия до площадки. Ведь как положено рассчитывать высоту? Берем уровень моря, добавляем к нему уровень фьорда, затем уровень горы, затем уровень площадки — только после этого и можно получить вышеназванный результат. Так ведь?

— Уровень фьорда — это и есть уровень моря! — крикнул кто-то, но Петя, усмехнувшись, лишь снисходительно покачал головой.

Народ кинулся за консультацией к капитану дальнего плавания в отставке. Тот подтвердил, что уровень воды в фьорде и в океане действительно могут отличаться, — но не более, чем на несколько метров.

Еще не все сели в автобус, когда Петя включил микрофон и объявил:

— Как я уже говорил, тут у нас возникли легкие разногласия. Чтобы прояснить все окончательно и бесповоротно, зачитываю текст из путеводителя: «Тромсë окружен горами высотой до тысячи восьмисот метров». Как видите, прав был именно я!

Все загалдели, возмущенно заорали — но Петя уже отключил микрофон, повернулся ко всем спиной и стал делать вид, что как раз сейчас ему позарез нужно пообщаться с водителем.

— Чем ты снова недоволен? — поинтересовалась жена. — Хотел глянуть на Тромсë сверху — вот и глянул! Или из-за Пети расстроился?

— При чем тут Петя? — не понял я.

— Ага! Из-за него, значит?! Плохо у тебя получается притворяться! — радостно воскликнула она. — А он забавно выкрутился, правда?!

 

Тайны норвежского Смольного

Андрей одинок, на вид ему под пятьдесят, в некой крупной конторе он занимается чем-то типа растаможки. Когда у него в третий раз за час звонит мобильник, все в автобусе незаметно оборачиваются и укоризненно шепчут: «Смольный...»

«Нет, сегодня никак. Да потому что я в Норвегии! И завтра там же — то есть тут же. Да нет же, это не в Москве!»

«Да, здесь очень красиво. Как именно? Ну, так красиво, что, ну... Норвегия, одним словом».

«Ты там не подъедешь, не получишь эти чертовы коробки? Нет, она отказалась. А кому? Мне, что ли, из Норвегии подъезжать?»

«Да, здесь — хоть куда! Нет, почему жарко?! Нет, я не в Египте, я в Норвегии! Ну, так получилось...»

«Ты там не посмотришь, кто что перечислил? Ну, пожалуйста. А я тебе из Норвегии что-нибудь привезу. Что бы ты хотела? Правда? Нет, правда?! Из Норвегии?! Ну, как скажешь, если, конечно, ничего не путаешь».

«Ребята, что так мало перечислили? Нет, это никуда не годится, это просто курам на смех! Хоть я и в Норвегии, но не болван же...»

«Слушай, какой вам на эту неделю план продаж спустили? А сколько выходит? Не позавидуешь вам. Мне? Это точно: я ж в Норвегии!»

«В понедельник утром вернусь — днем буду у вас в офисе! Нет, из Норвегии я это обсуждать не намерен!»

«Да, всë зашибись! Почему минус? Нет, я не на Северном полюсе, я в Норвегии!»

«Тебе, значит, сложнее на лифте с девятого этажа на седьмой съехать, чем мне дозвониться до них из Норвегии?!»

«Нет, я не на пляже, я в автобусе по Норвегии качу!»

«Все тип-топ, только на работе, как обычно, проблемы. Да я не расстраиваюсь! Какой дурак будет расстраиваться, находясь в Норвегии?!»

«Фьорды? Еще б мне их не видеть, разъезжая по Норвегии! Красота — обалдеть! Но ты мне зубы не заговаривай: что там с проплатами?»

Тайны лабиринтов Алты

— Как я уже говорил, мы подъезжаем к следующему пункту программы, «Лабиринтам Алты», — объявил гид Петя. — Алта — это город, а «лабиринты» — красивое название для пешеходных дорожек Музея наскальных рисунков. В чем, спросите вы, замечательность этого музея? Именно в наскальных рисунках. А в чем, в свою очередь, замечательность рисунков? В том, отвечу я, что их совокупность складывается в ту самую вселенную, в которой, образно выражаясь, и жили древние саамы. «Все, что ты можешь сказать о камне, — для Вселенной ложь...» — вот как писал норвежский поэт Ханс Бëрли в переводе Ю. Вронского.

Петя проследил за правильностью покупки билетов и дал последние рекомендации. Я пошел со всеми, но жена меня дернула за рукав.

— Не надо нам с ними идти вместе: кто-нибудь, как всегда, прицепится со своими бестолковыми измышлениями — всю душу вымотает!

Мы занялись отбором бесплатных буклетов и покупкой открыток — и вышли на улицу через несколько минут. Наши виднелись в двухстах метрах справа — туда указывала стрелка с надписью «Маршрут 1». Жена постояла у стенда со схемой — и повела меня налево, по «Маршруту 2».

Многолюдные группы, некоторые даже с экскурсоводами, двигались нам навстречу, то и дело заставляя прижиматься к канатам, служащим перилами на узких деревянных дорожках. Успокаивало, что таких, как мы, идущих не в ту сторону, было не так уж мало.

Начали попадаться темные валуны с рисунками.

— Это ты, — показала жена на человечка, держащего за ногу кого-то некрупного четвероногого: — кошку словил и стоишь, кумекаешь, что с ней делать.

— А это ты, — показал я на птицу с чем-то несоразмерно большим в клюве: — захапала, а теперь не знаешь, как справиться с таким количеством жратвы.

— А это мы, — показала она на лодку, в которой один человек был с луком, а другой поднял над головой нечто замысловато-невразумительное: — тебе бы только развлекаться, на охоту да по грибы шастать, а все тяготы жизни лежат на моих хрупких плечах...

Маршрут номер два плавно перешел в маршрут номер один — и вскоре мы столкнулись с парочкой теток из нашей группы.

— А что там дальше интересненького? — набросились они на жену. — Что нам посоветуете? И понравилось ли вообще?

— Да как вам сказать... Ну, вообще-то, конечно, любопытно, хотя... — неопределенно отвечала жена, стараясь мило улыбаться. — Нет, недурственно, наверно, вот только как соотносится это с тем, что я ожидала, — даже не знаю...

Наши появлялись по одному, по двое, по трое — и каждый норовил задать какой-нибудь вопрос.

— Да, как-то глупо вышло! — сокрушалась жена. — А ты что ж мне не подсказал?!

— Зачем? Ты б все равно сделала все по-своему! У тебя ж аллергия на мои ценные указания! «Козел хозяйке советы дает, а сам в огороде капусту жует», — вот как ты говоришь.

— Это верно...

— А так у меня настроение не только сохранилось, но и улучшилось...

— Это почему? Что смешного-то?! Ах, вот как?! Нет, ты какой-то садо-мазо: изо всех сил сам напрашиваешься!

Тайны саамской закавыки

Мы бродили по большому сувенирному магазину и не могли ничего найти.

— Может, хочешь эту майку? — спросила жена. — Здесь и надпись, и картинки. Наденешь — сразу вспомнишь про Норвегию, про то, как ты был в городе Алте в музее наскальных рисунков.

— А для чего некоторые люди носят майки с изображением Путина? Тоже для прояснения в мозгах?!

— Пошутил, да? Посмотри тогда вот на эти сумасшедшие чудо-сапоги.

— Это специальная обувь для выступления с концертами в дурдоме? Для чтения со сцены баек про нашу поездку?

— Снова пошутил? Тогда взгляни на свитера: ты ж хотел.

— Какие шальные расцветки... Если я и хотел, то совсем не свитер...

Жена потеряла ко мне интерес — и через пару минут я принялся приставать к ней сам:

— Симпатичная костяная фигурка! Гида Петю напоминает — будто он безуспешно пытается правой рукой достать до левого уха.

— Нет, безумно дорогая! Да и куда ее ставить?

— Тогда вот эта, деревянная: один к одному наш генеральный, когда очередную сумасбродную мысль толкает. И по цене нормально.

— Уж если для дорогой штучки нет места, то для дешевой — тем более!

— Тогда взгляни, какие прикольные постеры!

— У тебя не мозги, а дырки от компостера!

— А вот эти черные носки с рогатыми белыми оленями я могу себе взять?

— Если на голову их одевать не будешь. Только давай быстрее: мне уже слишком жарко!

— А размера-то моего и нету!

— Нестандарт потому что! — и жена недобро засмеялась.

Наконец ей что-то понравилось — это была тонкая косынка с теми же рисунками, что и на всех остальных товарах: саамские наскальные человечки, животные, лодки.

— 46 крон — это сколько?

— Шесть евро, чуть меньше, — посчитал я.

— Вот и славно.

Когда кассир пробил 153 кроны, жена вытаращила глаза и застыла. Только и смогла, что строго переспросить цену. Кассир, молодой худой парень с длинными волосами, смутился, еще раз посмотрел на экран компьютера и подтвердил, что все правильно.

Блеск в глазах у жены вдруг резко усилился — и у меня возникло гадкое предчувствие, что она сейчас что-нибудь предпримет. Я сильно дернул ее за рукав и принялся успокаивать с помощью мимики и жестов.

— Надо думать, это шелк, потому так и дорого, — предположил я, когда мы, расплатившись, благополучно отошли от кассы. — Дай пощупать!

— Чушь! Какой шелк?! — вскипела она. — Дешевка! Химия! Не понимаю, что на меня нашло?! Как я могла взять такую ерунду?! А тебе только бы пощупать! Причем грязными руками!

Мы доедали бутерброды в местном кафе, когда жена снова заговорила о злополучной покупке:

— Тебе, наверно, будет совсем неудобно еще раз сходить в магазин — взглянуть, сколько там стоят косынки и что за цена 46 крон? — спросила она, невинно улыбнувшись. — Я точно помню, что видела такую цену...

— Почему неудобно? Что тут такого?! Что за дебилизм?! В высшей степени удобно! — подыграл я ей.

— Тогда сходи и разузнай!

— Схожу и разузнаю!

— Вот и сходи!

— Вот и схожу!

Через несколько минут я уже вернулся.

— 46 крон стоят тонкие шарфики, а у косынок цена как раз 153. Закавыка в том, что в упакованном виде их друг от друга почти не отличить... Так что все-таки это натуральный шелк.

— Значит, это действительно шелк... — вздохнула жена. — Как ты можешь в этом сомневаться?! — она грозно на меня уставилась. — Не смей! Иначе я могу окончательно сойти с ума...

 

Тайны заполярной фениксологии

— Как я уже говорил... То есть как раз наоборот: говорил я одно, а вышло чуточку не так — наш автобус, оказывается, ненадолго уехал по своим делам, — объявил гид Петя, когда перед завтраком все с вещами собрались на выезде из кемпинга. — Но это не смертельно, поскольку обратно ничего тащить не надо: мы всë сложим в ближайшем домике!

Я поставил чемодан в прихожей, резко развернулся, потерял равновесие — и стал падать на Петю, стоявшего у открытой двери. В последний момент он успел отскочить — и я, преодолев в полете две невысокие ступеньки, был благополучно пойман женой.

— Обидно отправиться на тот свет, достигнув, образно говоря, края света! — засмеялся Петя.

Он дружески похлопал меня по плечу — и повел всех к административному домику.

Жена принялась рассказывать, как мы до половины третьего ночи бродили по окрестным холмам, а сегодня уже в семь встали, чтобы продолжить: сравнить ночное солнце с утренним.

— А все равно отлично выспались, — сказала она, сладко зевнув. — Наверно, потому, что дрыхли, как убитые.

— А «как убитые» — из-за Ледовитого океана с его чудодейственным воздухом, — объяснил Петя. — Здесь заснул — как навсегда умер! А проснулся — как в первый раз родился!

— Надо только не забыть проснуться. А то «сегодня ты живой, а завтра тебя нету», — уже не в первый раз вспомнил я убийственно простые митьковские слова.

— И что это мы всë про смерть да про возрождение?! — обрадовался Петя.

Он вдруг изменился в лице, побледнел, нетвердо поднял вверх руку — и пронзительно вскрикнул:

— Прошу всеобщего внимания! Как я уже говорил... Нет, вру, не говорил, но это ясно и без слов — не забудьте сдать ключи!

— А куда?

Петя подошел к двери и неуверенно ответил:

— Еще не знаю, но, думаю, разберемся.

Слева от входа чернела круглая дырка, над которой был нарисован ключ.

— Вот сюда, небось, и надо бросать, — предположил я.

— Сейчас разберемся... — повторил Петя, нахмурившись.

Жена, держа ключи в руках, посмотрела на меня. Я одобрительно кивнул — и она их сунула в отверстие. Послышался грохот. Петя дернулся и обернулся. С внутренней стороны двери от дырки отходила под углом вниз короткая пластмассовая трубка. Ключи валялись на полу.

Петя уставился на нас с женой, жена уставилась на меня.

— Наконец-то все прояснилось! — бодро воскликнул я. — Это для тех, кто хочет сдать ключи, когда никого из работников уже нету...

Через полчаса наш автобус поехал из Скарсвога в Хоннингсвог — но жена все еще не могла прийти в себя.

— Не помню, когда в последний раз чувствовала себя такой дурой... Такой дурой... — тихо повторяла она, рассеянно уставившись себе под ноги. — Жить не хочется! А Петю, я так чувствую, мы совсем доконали: сначала ты его пытался прибить, потом я на него ключами страх нагоняла!

— Не переживай: я ведь про эту дыру тоже не сразу понял. А у Пети нервы крепкие, на похоронах погулять и не надейся, — успокаивал я ее. — Гляди лучше в окно: в этой жизни нам вряд ли удастся снова попасть на Магерëйю...

Наш сосед стал кому-то громко рассказывать, как он взобрался на самую вершину того холма, у подножия которого стоял кемпинг.

— Оттуда видны птичьи базары — вид просто фантастический! Не дошли? Очень много потеряли! Странно, что Петя не сообщил об этом!

— Да... Вот это действительно обидно! — шепнул я жене на ухо.

— Нет! — возмутилась она. — Моя обида ужаснее!

 

Тайны долины Гудбрансдал

Гид Петя молчит только тогда, когда его об этом просят. Все остальное время он рассказывает про Норвегию:

— Как я уже говорил, Норвегия является на редкость замечательной страной, в которой можно приобрести самые незабываемые впечатления. Сейчас я вам вкратце расскажу, что и как. Поездка в Норвегию — это прекрасная возможность прикоснуться к хорошему отдыху, насладиться сногсшибательной природой, удивительными ледниками, феерическими водопадами, а также другими несравненными бесплатными достопримечательностями этой в высшей степени примечательной страны. Вы будете иметь счастье наблюдать, какое воздействие оказывают пресловутые нефтедоллары и нефтеевро на суровый нордический характер. Дети здесь встают на лыжи, еще не умея ходить, а взрослые вырабатывают электроэнергию в таком недетском количестве, что в расчете на душу местного населения получается первое место в мире. Вот такая она, Норвегия.

— Петя, а что с островами и озерами? Каковы цифры?

Петя наверняка чувствует подначку, но виду не кажет:

— Островов и озер в Норвегии соответственно около ста пятидесяти тысяч и ста тысяч. Это чуть меньше, чем в соседней Финляндии, но здешние обитатели из-за этого не расстраиваются: они ловят рыбу и китов, глазеют на северное сияние и наслаждаются кристальной водой, низвергающейся стремительными потоками, достойными занесения в книгу по питьевой чистоте. А под этой самой водой прямо по дну бегает оляпка — национальная птица Норвегии. Потому, наверно, и национальная птица.

— Петя, а что с историей?

— С историей здесь очень недурно! Саамские наскальные рисунки, нацарапанные безумно давно, в четвертом тысячелетии до нашей эры, — тому доказательство. А главный исторический персонаж — конунг Харольд Косматый: он жил в конце девятого века и однажды принял решение сделать из многих мелких племен одно крупное. И у него получилось. А однажды Норвегия воевала с Шотландией — впрочем, неудачно: лишилась Гебридских островов. А в 1970-м началась добыча нефти и газа — но это уже, как говорится, совсем другая история.

Петя произносит «Тромсë» с ударением, как и положено, на первом слоге, но в результате у него выходит «трëмся»:

— Сейчас вам представится возможность воочию ощутить все прелести этого города: сначала мы поедем потрëмся в сторону южной оконечности острова, затем вернемся и по мосту иcтрëмся, как я уже говорил, переедем на материк, к Антарктическому собору. Прошу прощения — к Арктическому. Забравшись на смотровую площадку, мы натрëмся кинем зачарованный взгляд и увидим бесподобный контраст синего фьорда, пытающегося убежать в океан, и не отпускающих его маленьких разноцветных домиков на берегу.

— Петя, а вы сами от фьордов тащитесь?

— Очень! Потому что, как я уже говорил, посредством уникальности этих чудесных морских заливов, опоясывающих чарующее побережье, человек любуется, что и говорить, бесконечно колдовскими пейзажами, способными пробудить только самые магические и волшебные чувства. Например, сев с удочкой, вы сможете увидеть всех рыб на неимоверной глубине — и вам останется только определить, какая из них наиболее адекватна текущему состоянию вашего восторженного сознания.

— Петя, а про троллей? Вы обещали.

Петя копается в тетради.

— Вот, пожалуйста. На всей территории Норвегии в соответствующую погоду можно встретить троллей, которые выбираются из пещер погреться на солнышке вместе со своими коровьехвостыми подругами хульдрами. И это не те безобидные муми-тролли, которыми так гордится Финляндия. Их здешние родственники — злые и вечно голодные, им ничего не стоит слопать зазевавшегося туриста. Они фальшиво распевают паскудные песенки, неуклюже топая не в такт, а их зазнобы посверкивают своими бесстыжими козьими глазами, замышляя очередные пакости. Вот такая она, норвежская нечисть.

— А про эльфов?

— Почему бы и нет, они как раз на следующей странице! — радуется Петя. — Как я уже говорил, именно в Норвегии находится родина эльфов — знаменитая долина Гудбрансдал. Лежит она между Хардангерским плато и границей со Швецией. А наиболее специфический колорит ей придают, особенно в последние годы, последствия массовых набегов толкиенистов.

— Петя, а вы знакомы с московскими хульдрами?

Петя смотрит на спросившего, задумчиво улыбается — и умолкает.

Увы, ступор длится лишь полчаса.

— Еще хочу вам рассказать про норвежскую пенитенциарную систему, а также про почту и телефон.

— Петя, мы уже не в Норвегии — мы в Финляндии!

— Правда? А я табличку что-то не заметил. Ну, что ж, сейчас я вам вкратце расскажу, что и как. Как я уже говорил, Финляндия является на редкость замечательной страной, в которой можно приобрести самые незабываемые впечатления...

© Балашов М.М. bff@narod.ru